Текст 4 Так уж повелось: начинать воспоминания с рассказа о своей семье. Не буду исключением и я, тем более что моя семья была не совсем обычной. Я рос единственным сыном, и нет у меня ни братьев, ни сестер. Родители мои были людьми несхожими—не только .по характеру, но и по образованию, по воспитанию. Мать, Виргиния Михайловна, отлично владела французским языком, хорошо играла на рояле, немного пела. Окончив среднюю школу в родном городе, она поступила на исторический факультет Московского университета. По окончании его вернулась домой, работала учительницей в железно-дорожной школе.Позже в этой школе учился и я. Она часто была грустна, задумчива, могла плакать без всяких причин. Сколько мне помнится, я никогда не видел её весёлой, смеющейся. Мой отец, Егор Васильевич, паровозный машинист, не имел, казалось, с матерью ничего общего. Живой, весёлый, с постоянной доброй улыбкой на лице. Я любил, когда он, вернувшись из поездки, грязный, весь в пыли, умывался летом во дворе, а зимой на кухне. Надев чистую рубашку, отец первым делом выпивал большой стакан домашнего кваса. Потом садился за стол и в ожидании обеда беседовал со мной. —Ну, —спрашивал он, — рассказывай, как вы тут жили без меня Его возвращение домой всегда было для меня празд1Шком. Всей душой тянулся я к нему, и временами мне даже казалось, что люблю его больше, чем мать, хотя мне стыдно признаваться себе в этом. Наблюдая за родителями, я иногда невольно замечал отчуждение между нимиОтец всегда был очень ласков с мамой, внимателен к ней. Но их несогласие порою вдруг прорывалось. В те дни, когда отец бывал дома, он заставлял меня заниматься гимнастикой,поднимать гири. — Смелей, смелей, —приговаривал он. —Развивай мускулы— рабочему человеку нужна сила. Нам больше нечего продавать!. . . Но однажды мать возразила:—Иван не будет рабочим.—Это ещё как сказать!. . Нашему сыну другие пути-дороги заказаны. Мама молча вышла в соседнюю комнату—не хотела, чтобы мы видели её слёзы. Не любила мама, когда отец ходил на рыбалку и особенно когда он брал меня с собой, — считала это занятие опасным и грубым. Сердилась, когда по вечерам он сидел, на скамейке у соседей, пел с ними песни. И вообще не одобряла многие поступки отца, хотя его считали в поселке умным человеком и все его уважали. В такие вечера, когда у нас собирались товарищи отца, мама сидела на кухне, пока не уходили гости. Отец же, наоборот, бывал особенно весёлым. Наш дом ничем не отличался от других домов железнодорожного поселка. Отец, как и все местные жители, построил его из необожженного кирпича. Зато внутри дома мать сделала всё по-своему. Портила мне жизнь зубрежка Французских глаголов и бесконечное повторение одних и тех же гамм. Мне это до того надоедало, что временами хотедось убежать из дома. Но мама была неумолима н ни на шаг не отступала от составленного ею расписания: один час—Французский язык, два часа—музыка, ещё час—родная речь и математика. Потом мама решила говорить со мной по-французски. На мои вопросы по-русски, она не отвечала, и мне приходилось с грехом, пополам подбирать французские слова, чтобы попросить её о чём-нибудь. Если мне удавалось построить удачное предложение, мама приходила в восторг. — У тебя, мой мальчик, ярко выраженные способности к языкам и абсолютный слух! Ты должен серьёзно работать над собой. Были ли у меня способности к языкам и абсолютный слух или это только казалось любящей матери— не знаю. Могу сказать одно: языки давались мне легко, а музыку я очень любил и без труда играл на рояле песенки, услышанные на улице. Но мама запрещала мне играть по слуху. Сколько детей было в семье у автора